тут в ФБ увидел у С. Станкевича вот эту фотографию, и вспомнил, что сегодня у Высоцкого день рождения.
Я впервые услышал Владимир Семеновича в восемь лет, в 1965 году. Этот эпизод хорошо помню и о нем тут написал.
Дело было в Улан-Баторе, тогда там была очень большая разношерстная колония советских граждан. Они там были главным образом по линии совмина СССР, чтобы оказывать монголам разную "братскую помощь". В меньшем количестве в Монголии работали люди почти из всех "стран соцлагеря", эти по линии СЭВ. Интересно, что не было среди них почему-то северокорейцев и вьетнамцев. Говорят, были кубинцы, но я их не встречал. И еще там была здоровенная колония китайцев, которые взаимодействовали с монголами независимо, по некоей прямой китайско-монгольской линии. Что сильно раздражало политиков Москвы.
( На пике Культурной революции 1967 года, советская политическая элита применила эффективный ход. Сначала была раздута антикитайская ненависть, техниками советской пропаганды это было достигнуто легко. Волны ненависти были скопированы монгольской пропагандой, в результате, в течение нескольких дней, китайцев с территории Монголии извели сами же накачанные благородным гневом монголы. Процесс изгнания был обставлен в виде стихийного исполнения всенародной воли монголов, возмущенных зверствами китайских хунвейбинов на территории Китая. Как водится, прошло не без эксцессов. Так, детям советских граждан в эти дни запретили выходить из домов, отменили занятия в школе, женщинам разрешили не выходить на работу, что, свидетельствую, не было перестраховкой. Таким образом, результатом мудрой политики Мао, свершившего Культурную Революцию в Китае, стало на территории Монголии эффективное её применение Брежневым. Применение в пользу СССР: колония китайцев в Улан-Баторе была уменьшена со многих тысяч до нескольких сот человек. В целом, это был эффективный выигрыш советской дипломатии, без дураков. )
Быт советских граждан в Монголии в 1965 году был таким же, какой, наверное, бывает при жизни на острове, связывающимся с материком по радиоканалу и за счет прибывающих к пристани судов, доставляющих письма и почту. Мы ещё слушали по приемнику программу "Маяк". Коротковолновые приемники имели считанные счастливцы, а мечтал каждый. Еще был Улан-Баторский телеграф, и международный телефон на телеграфе, но скорее в принципе, потому что был запредельно дорогой. Вот все каналы получения информации. (Справедливость требует отметить книжные магазины Улан-Батора 1960-х годов. Это были воистину копи сокровищ: книги на всех языках, почти всех ведущих издательств мира! В том числе все, что печаталось ценного в СССР, то, за чем надо было стоять ночами в очередях, биться в месткомах и подлизываться к знакомым директорам книжных магазинов, лежало свободно, и, главное, по доступной цене!!! Правда, не было книг издательств типа "Посев", их отфильтровывали монгольские чекисты. Но и тут находились ходы доставать, и тут, уже через монгольских знакомых, можно было обрести книги этой когорты. На книжной ниве, по сравнению с совком, в Монголии был высший класс. ) И ни тебе слухов, циркулирующих на материке, ни встреч с родственниками на праздники. Но главная печаль, в те годы в Монголии еще не было ставшего привычным советским гражданам телевидения. Вечерами советский люд в массе скучал. Монгольские увеселительные заведения мало кого привлекали, в силу как практически их отсутствия, так и, мягко говоря, несоответствия потребностям советских граждан тех, которые скромно присутствовали. И, главное, почти никто из означенных граждан не знал монгольский язык, и, поэтому, будь им что-то даже предложено, оно натыкалось на языковой барьер. На самом деле, это достаточно точно характеризует тех нас, "гомо советикус", то что мы не просто не знали язык "страны пребывания", а мы вообще не хотели его знать. Имперская ментальность, но по отношению к монголам она иногда выглядела странновато: культ Чингис-Хана у них там запредельный, и отношение к окружающему миру как пространству бывших вассалов сохраняется до сих пор. Монгол на любого иностранца смотрит слегка свысока, с такой доброй усмешкой, мол высоты, которую мы освоили во власти над народами, никому уже не достичь… при этом, монгол, как правило, остается доброжелателен к иностранцу, если тот ведет себя прилично. Прилично с точки зрения монгольской культуры.
Понятное дело, при такой жизни советские специалисты вечера проводили в основном друг у друга гостях, и в гости ходили семьями. Интересно, что знаменитое русское пьянство не процветало. Это невероятное положение дел достигалось применением убойного лекарства под названием "за 24 часа". Действовало лекарство так: при малейших признаках нацболезни семья пациента высылалась на родину в течение 24-х часов. С занесением в соответствующий "черный список".
Шепелявые магнитофонные записи я слушал в гостях, в коммуналке, где жил со своей семьей друг отца. Так получилось, что дружил отец с дядей Валей еще с начала 1950-х годов в Москве, а в Монголии случайно столкнулись нос к носу в коридоре посольства. Отец занимался строительными делами, а встреченный друг был учителем в Советской школе. С этого дня много вечеров наши семьи проводили вместе. То в их коммуналке, то в нашей. Семья дяди Вали жила в огромном, дореволюционной постройки деревянном доме рядом с четырехэтажной школой, а мы жили в советского типа блочной "хрущёвке".
Говорили, деревянный дом, в котором жил дядя Валя с семьей, в начале 20-го века принадлежал гильдии купцов русского происхождения, во множестве населивших Улан-Батор с середины 19-го века. В конце 1920-х годов в Монголии начались чистки классовых врагов по образцу чекистских. Дело это кремль поручил тогда курировать тому самому Блюмкину, что пристрелил в 1918-м году посла Мирбаха. Наш пострел и тут поспел, извел русское купечество Улан-Батора шустро и на корню. После чего убыл к Рериху на Тибет, искать Шамбалу, а избежавший истребления торговый люд, состоявший из приказчиков, складских, ломовых да грузчиков, бежал от красного террора в село Дзун-Хара, триста километров к северу от Улан-Батора. Дотуда чекисты не то чтоб не доставали, но опасались превосходной вооруженности тамошнего населения, тогда в основном вышедшего из России. Поговаривали, что чуть не в каждом русском дворе Дзун-Хары в те вольные времена стояла в боевом снаряжении тачанка, так, на всякий случай. Хочешь ты сразу с неё стреляй, а коли время есть, так ты коней в неё впряги, и вот, готова она скакать чтоб воевать в степь. Объективно, героизм чекистов при истреблении классовых врагов монголов впечатляют: ламаистских монахов уничтожили на две трети, дацаны поравняли с землей, и все остальное по списку. Но вернусь в канву текста. Тут мне важно, революционные пертурбации сделали большой деревянный дом собственностью Посольства СССР. А оно определило дом к проживанию учителям Советской школы. Есть и другие версии истории дома, по одной дом изначально был Посольством Российской Империи в Монголии, но это, скорее, легенда.
У дяди Вали был магнитофон, огромных размеров "Днепр". Записи Людмилы Зыкиной, каких-то неведомых цыган, и все в том же духе набили оскомину... Однажды дядя Валя с заговорщицким видом достал из своего портфеля бобину огромных размеров и заправил ее в "Днепр". Это, пояснил он, передали ему московские коллеги-учителя через знакомого командировочного. Что сам еще не слушал эту запись, но знает, что там какой-то Высоцкий, которого теперь слушает вся Москва, а скоро будет слушать весь Союз.
Песни Высоцкого ошеломили нас. Вскоре как-то незаметно и другие обитатели большого деревянного дома стали заполнять комнату дяди Вали, и тоже слушали… Вечер закончился поздно. Потом, собираясь вместе, обе наши семьи непременно слушали Высоцкого.
Когда собиралось много слушателей, то регулярно, в форме тоста, каждый благодарил коллег дяди Вали по его московской школе за шикарный подарок – бобину с Высоцким.
С тех пор, как услышал раннего Высоцкого, я стал следить за его песнями, что с конца 1960-х годов было несложно - он стал всенародным любимцем.
Мне сейчас кажется, на ту бобину было записано большинство песен, написанных Владимиром Семеновичем до осени 1965 года. Потому что слышны были на записи то публика в зале, то компания за столом. Но некоторые песни звучали чисто, без сопровождающих шумов, видимо, они писались непосредственно на магнитофон.
Интересная деталь о той дальней Улан-Баторской 1965 года бобины: все, кто её слушал, обязательно выделяли из всех песню о братских могилах.
Я попытался найти в интернете ту же запись, что была на бобине. Не удалось. Тогда я выбрал вот эту:
